Несколько дней назад фоном к важным и значительным новостям прошла негромкая информация, что в Сирию направлен отряд российских саперов для разминирования освобожденных районов восточного Алеппо. В соответствии с уже сложившейся традицией Минобороны сопроводило новость симпатичным видеороликом.

Вот так, тихой сапой, почти незаметно произошел кардинальный сдвиг общественного восприятия одной из самых сложных (и потенциально опасных) тем для России – участия страны в войнах и военных кампаниях.

Любая великая держава (или претендующая на таковой статус страна) вынуждена регулярно воевать. Нередко это происходит по сложно сконструированным и неочевидным для широких масс причинам, скрывающимся за стандартной формулировкой «защита национальных интересов». Это непреложный закон природы из той же серии, что солнце восходит на востоке.

России всю ее историю это правило в полной степени касалось. А вернее, ее оно касалось больше, чем кого бы то ни было другого. Немногие страны могут похвастаться таким соотношением «военных» и «мирных» периодов в истории в пользу «военных». А учитывая, что большая часть войн, которые вела Россия, носила оборонительный характер, восприятие воюющего состояния страны как нормального было вполне распространенным и доминирующем в отечественном обществе.

Однако XX век внес в это положение вещей очень серьезные коррективы. Причин тому было множество, но главные назвать легко.

Во-первых, совершенно колоссальные людские потери, понесенные страной в ходе Гражданской и Великой Отечественной войны. Российское (тогда еще советское) общество, пусть даже и не осознает этого, до сих пор тяжело травмировано тогдашними безумными потерями населения, и со второй половины XX века едва ли не впервые в истории начало ценить собственные жизни, жизни своих солдат.

Во-вторых, подвиг Великой Отечественной войны, которая задала запредельно высокую планку того, что граждане страны стали считать достойным поводом для войны: если уж воевать и отдавать свои жизни, то только за такое.

В-третьих, ошибка советской идеологии, которая сформировала весьма неудачную пропагандистскую конструкцию в данном вопросе, основываясь опять-таки на Великой Отечественной как воплощении единственно достойного подхода к войне. В результате большинство советских послевоенных военных (извините за каламбур) операций и кампаний либо скрывались от общества, либо, если скрыть их было невозможно, прикрывались стандартной (не убеждающей и, по сути, лицемерной) формулировкой про «исполнение интернационального долга».

Исход известен. Война в Афганистане стала одним из важнейших «гвоздей», забитых в крышку гроба СССР.

Первая Чеченская, которая велась разваливавшейся армией с предательским политическим руководством и с огромными потерями молодых призывников, усугубила эффект.

Российское общество заполучило тяжелейший комплекс «лишь бы не было войны», а это смертельно опасное для страны, и тем более великой державы, состояние умов граждан.

Постепенные и очень медленные изменения данного положения вещей начались давно.

Первой «ласточкой» стала Вторая Чеченская война, а затем последующая многолетняя контртеррористическая операция на всем Северном Кавказе, когда российское общество доказало, что его не сделать жертвой стокгольмского синдрома. На волну террора оно ответило не готовностью задобрить экстремистов и пойти им на уступки, а поддержкой государственной политики, направленной на выжигание терроризма всеми возможными способами.

России пришлось заплатить за эту политику тысячами жизней (и по сей день приходится платить, учитывая регулярно приходящие новости о гибели российских силовиков на Кавказе), но общероссийский консенсус, что общественные безопасность, достоинство и суверенитет того стоят, прочен вот уже более 15 лет.

Вторым важнейшим событием на этом пути стала, безусловно, война в Южной Осетии, поскольку это был первый за очень много лет конфликт за границами России с участием российской армии.

Обстоятельства Восьмидневной войны помогли преодолеть немалую часть поздне- и постсоветской травмы «Зачем нам вообще воевать в чужих странах?». Выяснилось, что российское общество по-прежнему живет идеями высшей справедливости и готово платить, в том числе жизнями своих граждан, за их отстаивание.

Другое дело, что восьмидневный конфликт в Южной Осетии оказался прямо-таки оптимальной для российского общества «психотерапией»: маленькая победоносная война с относительно небольшими потерями и с очевидной, справедливой и адекватной для российского общества целью участия в ней.

Однако последние годы этот процесс перешел на качественно новый уровень, в первую очередь в связи с сирийской операцией.

Сирийская кампания изначально сосредотачивала в себе самые жуткие кошмары российского общества, связанные с войной – затяжная военная операция на другом конце света, с неочевидными рядовому гражданину целями, большими потенциальными потерями и огромными финансовыми затратами. В общем, всем тем, что для российского общества символизирует война в Афганистане.

Но вместо того, операция в Сирии обеспечила качественный перелом восприятия зарубежных военных кампаний российской армии. Она задала их новый стандарт, который российское общество не просто приняло, но и поддержало.

Ключевыми принципами стали следующее.

1.Бережное отношение к людям

И это не пустые слова. Никогда в истории Россия не проявляла такого бережного – во всех смыслах – отношения к собственным военным. Крайне низкие потери личного состава говорят сами за себя.

При этом для участия в военных операциях привлекаются только люди, выбравшие военную службу своей профессией – контрактники и офицеры. Одна из самых больных тем – служба и гибель призывников в «странных» великодержавных войнах – закрыта.

2. Насколько возможно честное и прагматичное объяснение мотивов военной кампании для общества

Если с южно-осетинской или крымской операцией особых объяснений обществу не требовалось из-за давней эмоциональной связи России с этими регионами, то такие кампании, как сирийская, нуждаются во внятном объяснении для общества в их необходимости. При этом высокие идейные мотивы больше не работают и не выглядят убедительными.

В результате российскому обществу был дан сразу ряд внятных и весьма прагматичных объяснений, зачем Россия влезла в чужую для нее войну на другом конце света: от борьбы с исламистами (что лучше делать не на своей территории) до чисто экономических соображений.

Общество их приняло и признало адекватными.

3. Постепенное внедрение, как в российском обществе, так и за рубежом, установки, что военные операции российской армии за границей вновь становятся обыденной частью мировой политики

Именно с этим связано заметное изменение в информационном освещении действий российской армии. Какой огромный резонанс вызывали первые пуски «калибров» из Каспийского моря или бомбовые удары по боевикам Ту-160 год назад. Как масштабно и подробно с массой деталей освещалась саперная миссия в Пальмире.

Теперь же какие только военные средства не используются в России в Сирии, но никакого ажиотажа это больше не вызывает, это стало привычным: у нас эти калибры/авианосцы/тяжелые бомбардировщики вечно где-то летают/плавают/стреляют/бомбят – это нормально.

В итоге, помимо важных и высоких геополитических задач сирийская операция уже совершила еще один важнейший прорыв. Она вернула российскому обществу истинно великодержавное отношение к военным кампаниям за рубежом – спокойное и прагматичное: если надо и выгодно стране, то почему нет.

По сути, сирийская кампания сняла у России тяжелую психологическую травму войн XX века.

Теперь самый интересный вопрос заключается в том, осознают ли наши геополитические «партнеры» произошедшую перемену и то, насколько значимый новый фактор появился на великой шахматной доске?

Также смотрите: 

Похожие новости: